В городском Центре истории новосибирской книги состоялись Х литературно-краеведческие Ивановские чтения, в рамках которых прошла конференция, посвященная трансформации образа новосибирского писателя ХХ—ХХI веков. В ней приняли участие краеведы, филологи, литературные критики и историки.
Присутствующие выслушали выступление краеведа Константина Голодяева, который познакомил слушателей с работой библиотек в годы Великой Отечественной войны, представителя журнала «Сибирские огни» Михаила Хлебникова, обрисовавшего перспективы развития сибирской литературы, доклад литературоведа Владимир Яранцева о писателе Всеволоде Иванове и его образе в ХХI веке, а также небольшую лекцию преподавателя университета телекоммуникаций и информатики Екатерины Гилевой о художественным мире поэта Владимира Губы.
Последним выступил Александр Самосюк, который попытался коротко рассказать собравшимся о жизни и творчестве Александра Пименова, ушедшего из жизни несколько лет назад. Поскольку этот поэт в конце прошлого века работал в газете «Новая Сибирь» (где писал обзоры на всевозможные темы и далеко не всем понятные эссе), редакция сочла возможным напомнить широкой публике об этом неординарном литераторе и опубликовать отрывок из выступления на конференции.
1.
Многие литературоведы считают, что все поэты тщеславны и завистливы, что в стране Поэзии все индивидуалисты, там каждый сам за себя. Может быть, это и так. Если так — то в этой стране что-то явно не в порядке, как и во многих других странах нашего времени — правда, уже в реальных. Героями здесь обычно становятся только после смерти, да и то если сильно повезет.
А не везло, судя по всему, всегда и многим. По той причине, что нет пророков в своем отечестве, и в тому подобной ерунде. Вызывает некоторые сомнения и затасканный тезис о том, что, мол, никак в России не народятся новые Толстые и Есенины (здесь может быть длинный список), а давно пора бы.
Да кто их знает: может быть, давно уже народились, прожили свои жизни и умерли в безвестности по разным причинам: кто от пьянства, кто от вполне себе трезвой тоски, и т.п. Если сильно упрощать, то и сибирский поэт Александр Пименов вполне сознательно сам себя загнал в эту категорию неизвестных покойных классиков, в каком-то очень условном смысле мало чем внешне отличающихся от огромной мрачной компании посредственных поэтов, которые в конце концов вместе со своими творениями проваливаются в небытие на веки вечные. Но вся разница между всеми этими и Пименовым в том, что Александр Владимирович обладал гигантским стихотворным даром, который не сумел и, возможно, не захотел донести ни до широких народных масс, ни до тонко чувствующей культурной прослойки.
Не то чтобы Александр Владимирович вот так буквально: родился, учился, женился, сочинял стихи — и вдруг неожиданно пожелал остаться неизвестным. Это вряд ли. Но надо признать, что фатум кружил, как черный ворон, над его головой всю жизнь, поощряемый самоощущением и поведением самого литератора.
Можно конечно, просто сказать, что, мол, сам виноват, но дело в том, что трагического и почти нечеловеческого внутреннего ужаса в Пименове было слишком уж чрезмерно (начинаешь искать в его стихах характерный пример — становится страшно). Да, можно предположить, что окружающий мир в конце жизни казался ему враждебным и что он постоянно строил против него интриги, но… Но это ведь похоже на что-то совсем беспросветное:
***
…Вымытый холодом, голодом, как на парад,
Старый ведёт молодого куда-нибудь в ад.
***
…Контуры Божьего промысла в очередном лихолетии:
Незавязанные шнурки спотыкающихся детей.
Жонглировать подобными мыслеформами в молодом и здоровом возрасте — одно, а вот когда стихи предсмертные…
2.
Очень многие поэты, даже известные, еще в молодости задают себе какие-то стилистические рамки и этих рамок придерживаются всю жизнь до самой старости. Они, конечно, совершенствуют свой так называемый поэтический талант, но остаются довольно однозначными поэтами при этом. Пименов же не задавал себе никаких рамок и работал во всех возможных жанрах — от почти что юмористики до вполне себе философской лирики. Поэтому даже у строгих критиков теперь, после его смерти, как бы ни хотелось им этого, никак не получается причислить поэта к так называемым ироническим.
Александр Владимирович родился 19 декабря 1957 года. Учился в Томске, потом в Омске работал пять лет кочегаром. Потом вернулся в Новосибирск, — но ни там, ни тут не стал никакой суперзвездой. Хотя еще во время учебы в Томском университете он уже начал писать отличные стихи — так сказать, «лучше всех» и имел безусловную популярность, там о нем до сих пор многие помнят. Правда, доучиться автор не успел, поскольку был исключен за то, что его жена Ольга, тоже студентка, распечатала на машинке поэму «Москва — Петушки» в четырех экземплярах. Иначе говоря, неудачи начались уже тогда. Хотя, с другой стороны, мало ли кого откуда не отчисляли?..
Да, в 80-е годы на стандартных «семинарах молодых писателей» он обычно получал в ответ на свои тексты официальное письма: «Александр, Вам не следует писать вообще». Ну и что? Мало ли кому то же самое не говорили?..
Нет, нельзя сказать, чтобы Пименов сразу смирился со своей никак не складывающейся во что-то красивое творческой судьбой: он еще в начале 80-х связался с так называемой самодеятельной песней и пользовался успехов в новосибирском и омском клубах. Надо сказать, что он был не только прекрасным текстовиком и высокоэрудированной личностью, он обладал еще и потрясающим музыкальным талантом, потому и написал несколько десятков отличных песен. Но поскольку самодеятельная песня в большей степени всегда базировалась на душевной «Солнышко лесное» и пафосной «Переведи меня через майдан», не так много песен автора ушло в народ.
Когда-то он сам про себя написал в каком-то предисловии: «Литературными штудиями занимается с молодости, испытывая притом органическое отвращение ко всем творческим союзам и коммерческим игрищам вокруг русской словесности, самонадеянно полагая, что его собственные литературные произведения будут оценены по достоинству после смерти автора». Опять же, мало ли кто не вступал в творческие союзы?..
И правда, прижизненных публикаций у автора было совсем немного — в основном в конце 80-х годов. Разве что в Томске его не забыли и его подборки включали в несколько выпусков альманаха «Каменный мост» в начале 2000-х. Немного ожил он во времена новосибирского ПАН-клуба — литературной группы, которая резвилась четверть века назад на страницах газеты «Новая Сибирь». Потом и эта отдушина захлопнулась, да и самому Александру, возможно, надоело подобное баловство.
Что касается злободневности стихов Александра Пименова. Она вовсе не в изощренно рифмованной публицистике, на которую автор изредка сбивался. Дело тут, скорее, в схожести мироощущения разных поколений — старящихся людей конца прошлого века и молодящихся представителей века нынешнего. Когда они, эти ощущения, начинают совпадать в области не добра, а в области зла, — значит, вокруг нас снова происходит что-то не то. Собственно, разобраться в сути таких непростых явлений и пытался всю жизнь Александр Владимирович.
У большинства поэтов нетрудно восстановить процесс написания стихов просто по рифмам: вдруг в тексте выскакивает хорошо рифмующееся, но совершенно чуждое слово, которое уводит пишущего куда-то в другую сторону, к посторонним ассоциациям. Такие примеры трудно найти у Пименова — у него все слова, мысли и чувства связаны друг с другом и находятся на своем месте. Именно поэтому поэтические конструкции, возведенные им еще сорок лет назад, стоят до сих пор вполне неколебимо и убедительно.
3.
Чужая душа — потемки, но, наверное, можно сказать с определенной уверенностью, что с годами А. В. Пименов перестал в кого-либо (кроме, возможно, Бога) и во что-либо верить, поэтому и занял оборонительный рубеж в своей провинциальной нише, припав к социальным сетям как к источнику жизни, — такая позиция оказалась для него одновременно и баттхёртной, и вполне комфортной. Но со стороны это выглядело, надо признать, удручающе.
Эту новую для него реальность как будто бы предчувствовал сам автор — еще задолго до расцвета Рунета он, как всегда афористично, сформулировал:
Мечты сбываются, но столь карикатурно,
Что ты проходишь, будто с ними незнаком…
Две трети творческого наследия Александра Владимировича сохранились только в рукописном и машинописном виде, а несколько десятков песен — на магнитофонных бобинах тридцатилетней давности. «У меня всё в голове», — так не без раздражения реагировал создатель на полезные советы, касаемые сохранения архивов. И имел на это полное право, безусловно.
Да, выйдет, конечно, однажды большая книжка его стихов. Оцифровали уже давно все его песни, а тексты набили пальцами в «ворде». Другой вопрос (его очень хочется задать, заразившись неистовым оптимизмом автора): действительно ли она нужна, эта книга? Как говорил мне Саша: «Саша, тебе вполне хватит пальцев на двух руках, чтобы пересчитать тех, кому все это интересно».
В общем, не исключено, что сперва надо дождаться, когда на Руси народятся новые Пушкины, Есенины, Пастернаки, и так далее. Тогда, наверное, и взаимопонимания между поэтами и читателями станет побольше.
Александр САМОСЮК (АХАВЬЕВ), культуролог-энтузиаст
Фото предоставлено Центром истории новосибирской книги имени Литвинова
Ранее в «Новой Сибири»:
Серия «Библиотека сибирской литературы» пополнилась четырьмя изданиями
Проект «Литературные корни Сибири» как солнечный зайчик просвещения города и деревни
