В сентябре на Большой сцене НОВАТа 78-й сезон откроется премьерой русской оперы «Царская невеста» с участием певицы с мировым признанием, ведущего меццо-сопрано мировой оперной сцены, солистки петербургского Михайловского театра Олеси Петровой. Звезда мировой оперы исполнит ярчайшие партии классического репертуара, написанные для меццо-сопрано: Любашу в опере «Царская невеста» Римского-Корсакова и Амнерис в «Аиде» Верди.
Лауреат международных конкурсов, ученица Ирины Богачевой, Олеся сегодня известна далеко за пределами родного Санкт-Петербурга. География ее ангажементов охватывает Старый и Новый свет: от Большого, Мариинского и Михайловского до театров Австралии и Новой Зеландии. Артистка ведет активную концертную деятельность, сотрудничает с известными дирижерами, среди которых Юрий Темирканов, Валерий Гергиев, Владимир Федосеев, Джеймс Ливайн, Марис Янсонс, Лео Кремер, Фабио Мастранджело, Зубин Мета.
В НОВАТе Олеся выступит после Арена ди Верона, где участвует в «Аиде» в легендарной постановке Франко Дзеффирелли вместе с прославленным Йонасом Кауфманом, а после Новосибирской оперы певицу ждут Лондонская королевская опера, Метрополитен-опера и Опера Новой Зеландии.
В интервью накануне выступлений на сибирской сцене Олеся Петрова рассказала о себе и о своем пути на большую сцену.
— Скажите, Олеся, а какие они — ваши слушатели?
— Я обожаю своих зрителей. В театр, конечно, приходят не только меня послушать, хотя уже есть «костяк» именно моих поклонников. А есть те, кто приходит на мои сольные концерты, и каждого из них мне хочется обнять. Расскажу одну очень личную историю. Мой родной брат обычно не ходит на мои концерты, но однажды все-таки пришел с кем-то из друзей. Я пела классические русские романсы: Рахманинов, Чайковский. Все первое отделение я его видела в зале, а во втором отделении смотрю — и не могу найти. Немного разволновавшись, допела концерт. Звоню — он не берет трубку; я еще больше запереживала. Приехала домой, а он дома — мрачнее тучи. Я спрашиваю: «Что случилось? Почему ты ушел с концерта?», а он мне отвечает: «Я тебе никогда этого не прошу — я плакал, как ребенок. Я ушел, потому что мужчина не должен плакать, тем более в присутствии такого количества людей». И я поняла причину — это случилось именно потому, что так душа человека открывается, очищается. Многие этого боятся. Времена сложные, люди закрываются, надевают панцирь, броню, ведь так проще — никто тебя не обидит, не ранит. А мне хочется если не раскрыть этот панцирь, то хотя бы немного процарапать его, приоткрыть хотя бы часть души. И, конечно, я не могу не любить публику, которая приходит на мои концерты и не боится плакать и испытывать эти щемящие чувства.
Признаюсь, у меня самой иногда бегут слезы. Как будто с тебя снимают какой-то верхний слой, болезненные наросты, которые жизнь на тебя нацепила, и они теперь мешают быть человеком, чувствовать так глубоко, как человек изначально должен чувствовать. Когда это все раскрыто — тогда человек и добрый, и прощающий, и понимающий, и любящий. Это, конечно, болезненно и страшно — снять броню, выйти из своего кокона. Я сама очень ранимый человек. Меня саму не раз предавали, и ранили так больно, что жизнь не мила становилась, но я понимаю, что без этой «душевной чистки» ты не будешь интересен зрителю, ты будешь пустым. Немало артистов, которые просто выходят к зрителям и поют ноты — чисто и технично, но они ничего не могут дать слушателю. С моей публикой у меня всегда обмен энергиями, поэтому я ей бесконечно благодарна и счастлива, что она у меня есть.
— Конечно, у нас в городе есть любители оперы, которым вас не нужно представлять — они обязательно придут на премьеру. Но ведь мы ждем и тех, кто только знакомится с оперой, и, возможно, даже несколько побаивается сложности этого жанра. Что бы вы хотели пожелать тем зрителям спектакля с вашим участием, которые придут на оперу впервые?
— Я бы пожелала им все-таки рискнуть. Ведь кто не рискует — тот не пьет шампанского в буфете! Может быть, есть толика правды в том, что опера — это сложный вид музыкального искусства, для ценителей, но я считаю, что в опере есть все, что нужно каждому зрителю: интересная история, понятные всем чувства — любовь, ревность, самопожертвование, героизм, здесь яркий визуальный ряд, великолепное музыкальное сопровождение — оркестр, солисты, хор, иногда есть и танец. Такое потрясающее единство всех составляющих — услада для глаз, для ушей и для души.
Опера — это всегда очень зрелищно. Я сама всегда радуюсь, как ребенок, если спектакль красивый. Никогда не забуду, как я плакала от восторга в Нью-Йоркской Мете на «Турандот», невероятном по красоте спектакле великого Франко Дзеффирелли. Начинается второй акт, открывается занавес, и публика минут десять аплодирует, не дает дирижеру начать: на сцене золотой дворец Турандот, от красоты которого просто захватывает дух… У меня до сих пор бегут мурашки при этом воспоминании! Это так потрясающе — как будто ты попал в сказку. Поэтому я желаю оперным «новичкам» получить эти неподдельные эмоции. Ведь если ты пришел на спектакль с открытым сердцем, с желанием увидеть, услышать и принять все, что тебе хотят дать и сказать, ты непременно найдешь в опере то, что тебе необходимо сегодня, то, что будет созвучно твоей душе. Поэтому не бойтесь открывать что-то новое для себя, ведь благодаря этому вы обязательно откроете что-то новое в себе.
— С какими чувствами вы приняли предложение выступить в нашем театре?
— Я была счастлива, что наконец-то буду петь в спектакле на этой сцене. Я пела здесь «Реквием» Верди, участвовала в концерте к юбилею театра — мы с Алексеем Зеленковым исполняли дуэт из «Сельской чести» и это незабываемо. Все-таки ваша грандиозная сцена привлекает, и себя я вижу именно на большой сцене… Ведь я пела на многих площадках — и в России, и за рубежом, но меня всегда привлекали большие сценические пространства. Мне очень комфортно и в Мете — там сцена тоже огромная, и на Арене ди Верона, в этом потрясающем амфитеатре, поэтому очень хотелось спеть в вашем театре в большом оперном спектакле. Тем более — Любашу в премьере «Царской невесты» и Амнерис в «Аиде» — свои любимые партии.
— Вы знакомы со многими нашими солистами, пели с ними в одних спектаклях, есть ли у солистов Новосибирской оперы какое-то объединяющее их качество?
— Что касается новосибирской труппы, то я еще мало, как говорят, «поварилась в этой каше», но знаю многих ваших артистов, хор, оркестр, и могу сказать, что новатовцы — теплые, открытые, гостеприимные люди, несмотря на Сибирь и холод. И, конечно, талантливые, творческие и профессиональные. Здесь атмосфера напоминает домашнюю — она теплая, уютная. Не во всех российских театрах такая есть. Мне здесь комфортно.
— Всегда интересно, как человек приходит в музыку. Как вы выбрали этот путь?
— Мне кажется, это музыка выбрала меня. Я с детства была ею увлечена, конечно, изначально это была не опера — оперу я не слушала довольно долго. Семья у меня обычная, но папа любит слушать Led Zeppelin, Deep Purple — на этой музыке я и росла, позже появились Queen… Благодаря этому я и влюбилась в музыку, и сама повела маму в музыкальную школу, сказав, что хочу учиться музыке и буду петь. Начала я лет в шесть. Конечно, тогда я не думала об опере, но я всегда знала, что буду именно музыкантом. Даже в школе, когда по математике мне ставили двойки и тройки, я, гордо подняв голову, говорила: «Мне и не нужна ваша математика, я буду музыкантом!» (смеется). Сначала я пела в хоре. Вспоминаю, как хормейстер периодически говорил: «Сейчас поет хор, а Петрова молчит. Петрова поет очень громко, хора я не слышу!». Я страшно обижалась, расстраивалась: «Как же так?! Я же стараюсь, я так люблю петь!». Но позже тот же дирижер, художественный руководитель хора Лев Аркадьевич Аншелес назначил меня солисткой. Лет в 13 — 14 именно он сказал мне, что нужно серьезно заниматься вокалом. Я сначала не понимала, зачем мне это нужно — ведь я уже пою, мне и в хоре хорошо, но как-то все очень плавно и гармонично перетекло из хорового пения в сольное. Я взрослела, и голос вместе со мной, поэтому и училище, и консерватория — это все было очень логично, как что-то само собой разумеющееся. Не было никаких метаний, была прямая верная дорога, и за это я очень благодарна Судьбе. Я знаю много историй, когда люди ищут себя, получают экономическое, техническое образование, приходят к вокалу из совсем других сфер, и долго не могут понять, что это их путь. У меня изначально было понимание, что это мое, и никто не собьет меня с этого пути. Даже то, что я два раза не поступила в музыкальное училище, меня не сбило. Я знала, что буду петь.
— Вспомните начало вашей карьеры. Какое из ваших первых сценических выступлений вам вспоминается как самое волнительное, самое дорогое? Когда вы впервые почувствовали свою власть над слушателями?
— Наверное, это все-таки был мой первый выход на сцену к слушателям в консерватории. Я поступила в нее, когда мне было 19 лет, и сразу, на первом курсе приняла участие в первом в своей жизни конкурсе — «Три века классического романса» в Санкт-Петербурге. Конечно, к тому моменту у меня уже был опыт экзаменов, прослушиваний — это тоже было и волнительно, и страшно, но именно когда я в первый раз пела не только для жюри — это впервые было так серьезно и так невероятно волнительно. В зале были именитые певцы, в том числе мой педагог — Ирина Петровна Богачева, и эмоции были просто потрясающие.
— Чувствовали себя тогда победительницей?
— Вы знаете, да, чувствовала. Хотя перед конкурсом мне сразу сказали: «Поскольку ты студентка нашей консерватории, да еще и первокурсница, на первую премию не рассчитывай». Но я все-таки получила третью премию, разделив ее с двумя моими однокурсниками. Но, несмотря на такую, может быть скромную победу, это было здорово. Я хорошо помню те ощущения — я почувствовала себя на своем месте, поняла, что все делаю правильно. А на втором курсе в оперной студии Петербургской консерватории случился мой первый спектакль — «Царская невеста», и моя первая роль, первая возможность выступить перед публикой в спектакле. Любаша… Моя первая оперная любовь и любовь навсегда. К моему огромному сожалению, я пою эту партию гораздо реже, чем мне хотелось бы. И в России, и в Европе «Царскую невесту» ставят редко, и я периодически умоляю знакомых дирижеров вспомнить обо мне, когда они будут ставить эту оперу. Это моя любимая роль, к ней у меня особо трепетное отношение — первый шаг на оперную сцену, волнение первой партии… У меня руки дрожали так, что я боялась их поднять. Конечно, это незабываемо.
— А петь на Арене ди Верона столь же волнительно?
— Твой первый выход на сцену — это, конечно, особенное волнение, но и когда впервые выходишь на новую для себя оперную сцену, особенно такую как Арена ди Верона или Метрополитен-опера — это столь же сильные ощущения, до слез… Только подумать, какие артисты здесь пели! С ума сойти, кто сейчас рядом со мной на этой сцене поет! Я ведь впервые вышла на сцену Мета ровно десять лет назад — в достаточно молодом возрасте, и это все вызывало и до сих пор вызывает такой внутренний восторг и восхищение, что забыть это невозможно.
— Вы берете что-то для себя от ваших партнеров по сцене?
— Да, конечно, но очень аккуратно. Меня мой педагог — Ирина Богачева — называла «умная губка», и говорила, что я умею отсекать то, что мне не нужно. Я стараюсь применять к себе чужие наработки, но очень избирательно. Здесь очень тонкая грань между точным копированием и, в лучшем смысле, «присвоением» чужого опыта. Нужно уметь «схватить» именно то, что позволит тебе развиваться. К счастью, есть у меня такое умение — вычленить и приложить к себе именно то, что прикладывается ко мне и подходит именно мне. И это касается не только партнеров по сцене. Будучи студенткой, я слушала очень много записей — и не только меццо-сопрано. Я слушала больших артистов — теноров, баритонов, сопрано, которые, на мой взгляд, могли привнести что-то ценное в мою культуру голоса. Я обожала и обожаю слушать Монсеррат Кабалье, Джесси Норман, Джоан Сазерленд… Любила и всегда буду любить Лучано Паворотти — и не только слушать, но и смотреть. Ведь это просто чудо какое-то: смотришь — у него не напрягается ни один мускул на лице, открывает рот — и льются алмазы… Я примеряла какие-то вокальные техники и давно поняла, что колоратура — это не мое, что я не буду петь Россини.
Когда мне говорили, что нужно петь Моцарта, что это терапия для голоса, я отказывалась, при всем моем уважении и любви к Моцарту. Конечно, во время учебы я пела и Дорабеллу, и Керубино, но все это было настолько не моим, что и мой педагог это видел и мы приняли совместное решение, что мне не нужно это петь. Когда я работала на сцене, к примеру, с Пласидо Доминго, и на спектакле, и на всех репетициях я слушала его и смотрела во все глаза, впитывала, как губка. Доминго ведь потрясающий актер, то, как он работает с партнером, как двигается на сцене — это очень ценно, и я добавила этот опыт в свою копилку. Мне кажется, что если в тебе что-то есть, то именно общение с великими тебя постепенно раскрывает. Все, что ты слушаешь, смотришь, читаешь, обогащает тебя, поднимает на новый уровень в твоей профессии, помогает быть на сцене не просто Олесей Петровой, а Артисткой, другим человеком. Когда роль «присвоена» — на сцене уже не ты, а Любаша, Амнерис, и ты страдаешь, как она, переживаешь все, что переживает она. Здорово, что у нас, артистов, есть эта возможность — проживать на сцене другие жизни.
— Какие партии вы хотели бы спеть, какие оперные вершины покорить?
— Многое еще хочу спеть и давно чувствую в себе готовность к этим вершинам. Я мечтаю спеть Далилу («Самсон и Далила» К. Сен-Санса). Всего один раз я пела Кармен в полуконцертной версии и теперь страстно желаю спеть полномасштабный спектакль. Сейчас мой голос в своей, можно сказать, золотой поре и я могу петь абсолютно все, и очень надеюсь все-таки спеть и Кармен, и Марфу в «Хованщине», и «Орлеанскую деву». И, конечно, Любашу — без нее я страдаю… Ведь «Царская невеста» — это подарок для театра. Музыка невероятной красоты, в ней все выражено, все понятно, там есть работа и для хора, и для миманса и для большого количества солистов.
— Большому артисту ведь можно и простить какие-то шероховатости?
— Да, безусловно. Когда артист живет в роли, когда он властвует над публикой, то такому артисту — талантливому человеку, который на сцене на своем месте — зритель многое может простить. Но таких артистов не так много. Большой артист ведь захватывает тебя всего, каждую твою молекулу… Однако, тут есть одно «но». Важно ведь не «схватить» зрителя насильно, нахрапом, а словно взять его за руку и повести за собой в эту музыку, в эту глубину. И при этом неважно — двадцать человек в зале или две тысячи. Это тоже далеко не каждый артист может.
Марина ИВАНОВА, специально для «Новой Сибири»
Фото: Андрей РЕВЕНКО
Ранее в «Новой Сибири»:
