Замминистра природных ресурсов НСО называет Влаиля Казначеева Леонидом Петровичем и видит рыночные перспективы у сибирского судака
ЮРИЙ Юрьевич — одна из самых постоянных составляющих в меняющейся структуре регионального правительства. Как бы ни называлось подразделение правительства, отвечающее за вопросы рационального использования природных ресурсов и охраны окружающей среды, в руководстве им участвует Марченко. С того самого момента, когда тема перешла под юрисдикцию субъектов Федерации. Встречу с ним «Новая Сибирь» начала именно с вопроса о роли этого направления в жизни региона.
— Как вы считаете, богата ли природными ресурсами Новосибирская область? Точнее — настолько ли богата, чтобы связывать с их использованием будущее?
— Полагаю, в сочетании с аграрным сектором они могут стать серьезным локомотивом. Только, конечно, для этого вложиться надо.
— У нас добывают нефть, у нас реализуются серьезные инвестпроекты по антрацитам. Во что надо еще вкладываться? В туризм?
— А что — это очень перспективно. Я поездил по миру достаточно, по нашей стране — еще больше, по долгу службы хорошо узнал область и могу сказать: у нас уникальный регион.
НА ОДНОЙ территории несколько разных ландшафтных зон — антропогенно малоизмененных, но при этом доступных, ведь Новосибирская область, в отличие от, например, Томской, вся, как сеткой, покрыта дорогами. Это серьезный потенциал, и, я думаю, мы еще развернемся. Не хочу приукрашивать и говорить лишнего. В Сибири есть брендовые природные объекты — Байкал, Горный Алтай, с ними тяжело тягаться. Но говорить, что у нас ничего нет, несправедливо. Мы просто сами свою область еще не приоткрыли.
— У нас так много с чем: по нефти мы не Самотлор, по лесу не Иркутская область, не Дальний Восток по рыбе… В стратегии развития области о природных ресурсах и речи не идет.
— Не совсем так. Одна из стратегических тем — развитие сельских территорий, при этом, если раньше сельское хозяйство было определяющим, а между делом человек мог и от озера что-то получать, то сегодня природные ресурсы — основа для создания небольшого производства, могут приносить доходы, которые позволят жить, поддерживать уровень жизни, стимулировать людей оставаться на родной земле. Это важное подспорье усилиям областной власти по сохранению села.
— А для прорыва тут есть перспективы? Способно ли, например, наше рыбоводство его обеспечить?
— Относительно существующих показателей — конечно. Но в российских масштабах мы проиграем более теплым территориям. Рыба же тоже выбирает не только где глубже, но и где лучше. Как и всему живому, ей требуются тепло, солнце, питательные вещества. Наш климат задает пределы природного воспроизводства. Но это можно рассматривать и как преимущество. Например, у нас пока с небольшим, но уже заметным приростом развиваются проекты по переработке природной, дикой рыбы — окуня, судака. С точки зрения объемов наши природные акватории более 10-20 тысяч тонн в год не дадут, но зато это дикая, а потому качественная рыба.
— А если развивать индустриальные технологии? Когда рыба растет в каналах, как грибы на полках?
— Этого не надо исключать. Индустриальное рыбоводство позволяет производить рыбу, которая не выдержала бы наших условий, — тиляпию, канального африканского сома. Но пока много можно получить и без этого — от более полного использования недоиспользованных возможностей.
Сегодня изменилась структура потребления, питания. Когда-то охота, рыболовство, собирательство были формой выживания, но выросли люди, которые не знают, что делать с дикой рыбой, как ее готовить. Стейк из индустриального лосося стал более понятен, чем карась. Преимущества этого блага у нас под носом, а в тисках искусственной жизни их можно потерять навсегда.
Я думаю, надо серьезное внимание уделить развитию переработки, встраиванию нашего уникального продукта в общественное питание. Но тут потребуется серьезный перелом в сознании.
— С вами было бы интересно поговорить о переломе в сознании. Кандидат медицинских наук в 37 лет уходит из ученых в чиновники, в 50 лет получает второе высшее — в Академии госслужбы… Это ли не перелом в сознании?
— Тогда казалось, что госслужба — это всего лишь эпизод, а теперь я могу сказать, что моя профессиональная жизнь состоит из двух частей. Вот уже 22 года на гражданской государственной службе.
Когда заканчивал Новосибирский государственный мединститут, собирался посвятить себя академической медицинской науке. Это из-за отца, Марченко Юрия Григорьевича, доктора культурологии, профессора. Я был совсем юным, когда в 1970-м он получил приглашение в Академгородок и перевез семью в Новосибирск. По распределению попал в НИИ клинической и экспериментальной медицины, к Леониду Петровичу Казначееву — он так любил себя называть. Участвовал в формировании клиники, организовывал коллективы — временные, постоянные, поучаствовал в кооперативном движении, поработал в частных медицинских организациях. 90-е годы привели в движение много людей в разных направлениях и с разными ожиданиями, я не был исключением. В эту пору и предложения разные поступали. Я стабильный, консервативный, от многого отказывался. А в 1996-м поступило предложение из администрации Новосибирской области.
— Госслужба в те времена еще не считалась столь успешной карьерой, как сегодня.
— Так и было. Меня делегировал Леонид Петрович, губернатор Виталий Муха утвердил список сотрудников, которые его интересовали. Со мной, конечно, работали его заместители. Намекали, что денежное содержание в администрации заметно интереснее моего. Но я подумал, что мне вряд ли предложат больше, чем я уже имел. Так оно и получилось: должность советника главы администрации как раз давала сумму, которую я уже получал, — правда, из разных источников.
Кроме этого у меня еще последний пациент был в клинике и большие научные планы. Там мы работали над пониманием причин болезней, недомогания. Работали с методами, принятыми и не принятыми системой здравоохранения. Строили мостики между теоретическими наработками и практикой. Наша лаборатория занималась вопросами влияния физических факторов солнечной и геофизической природы на человеческое здоровье.
Когда Виталий Петрович спросил, есть ли у меня какие-то просьбы, проблемы, я сказал: возьмите меня на полставки. Умные люди в такие моменты намекали на стесненные жилищные условия или еще что-нибудь. А я... Надо было видеть лицо Виталия Петровича.
— То есть повели себя так, будто вообще не планировали связывать с новой работой будущее.
— На самом деле, конечно, об этом попросил академик Казначеев — чтобы я не уходил совсем. Это уже потом я пришел к нему и попросил: а давайте теперь я у вас на полставки буду, там не получается, там работа, которая требует постоянного присутствия, вовлечения. А дальше пошло — природоохранная работа, рыбохозяйственная деятельность, природные ресурсы…
— Хорошее слово «ресурсы». По словарю Ефремовой, ресурс — это возможность, к которой можно прибегнуть при необходимости. Как думаете, может быть, недоиспользованные возможности нашей природы существуют как раз потому, что хитрые сибирские мужики просто не спешат использовать все сразу? На потом оставили?
— Может, и так, вам виднее. Я могу только сказать, что у нашей области еще есть чем нас всех удивить. Поверьте, придет это время.
Константин КАНТЕРОВ, «Новая Сибирь»
