Рубрика: Культура

Известный новосибирский поэт и журналист делится мыслями о том, для чего нужна поэзия, чему пишущий человек может научиться в театре и нужны ли поэту литературные «охранные грамоты».  Читать далее Юрий Татаренко: Мне уже без разницы, какое место я занял

Он — лауреат всероссийских и дипломант международных конкурсов, в 2017 году окончил Академию русского балета имени Вагановой (степень бакалавра по специальности «Хореографическое искусство»). В труппе Новосибирского театра оперы и балета за последние пять лет он исполнил ведущие, сольные и кордебалетные партии в балетах «Лебединое озеро» и «Щелкунчик» Чайковского, «Чиполлино» Карена Хачатуряна и «Спартак» Арама  Хачатуряна, «Дон Кихот» Минкуса, «Ромео и Джульетта» Прокофьева, «Пер Гюнт» на музыку Грига.

Никита человек приметный.  Не очень рослый, но в глаза бросается сразу. Он мне при первой встрече чем-то напомнил солиста балета Дмитрия Симкина, — они ведь даже номера одни и те же танцевали. О таком сходстве я сказал тогда Никите, и ему это, кажется, понравилось.

Двигался он по карьерной лестнице достаточно быстро. А прошлым летом Ксенофонтов приехал на очень известный конкурс молодых артистов балета Юрия Григоровича с молодой балериной по имени Катя, младшей сестрой ведущей солистки театра Веры Сабанцевой. Приехал как партнер, но совершенно неожиданно вырвался вперед и взял первое место. Катя Сабанцева получила диплом — и вот два победителя возвращаются домой, после чего Сабанцевой делают предложение участвовать в большом зарубежном гастрольном туре, и она уезжает, а Никита остается работать у нас.

Об этом интервью мы договорились заранее, еще когда Никита был в Сочи, но потом ему понадобилось заехать домой в Казань, потом я слетал к своим детям… Но наконец мы встретились и немного поговорили.

— Никита, это не первая наша встреча. Пока все, о чем мы с вами в прошлый раз говорили у вас отлично получается. Как нынче дела в труппе?

— Работаем, работаем много, каждый старается как может в меру своих сил и желаний.

— А кто сегодня художественный руководитель балетной труппы?

— Заслуженный артист Украины Денис Матвиенко.

— А я считал, что Денис уже не числится в нашем театре.

— Нет, он по-прежнему руководитель балетной труппы.

— На конкурсе, который создал Григорович, параллельно с созданием своего театра в Краснодаре, ты занял первое место. Надеюсь, ты встречался с легендарным мастером и передал привет от Новосибирского театра?

— Мы виделись с Юрием Николаевичем в неформальной обстановке, на фуршете, но тему нашего города, честно говоря, не поднимали. Я ведь еще очень молод и не работал с ним в Новосибирске, когда он приезжал сюда со своими постановками.

— Конкурс был очень серьёзный?

— Очень — совершенно неожиданно для меня! Конкурс не новый, но в последние несколько лет он не проводился, возникли какие-то финансовые проблемы.

— Да, я слышал, что собственник компании «Премьер» не то серьёзно заболел, не то у него возникли финансовые проблемы. Видимо, искали видимо другой источник финансирования.

— Похоже на то. После долгой паузы на участие записалось большое количество исполнителей, особенно парней. На удивление девушек было значительно меньше. Парни подобрались очень сильные, так что меня очень взбодрил момент конкуренции.

Понимаете, для меня такой конкурс далеко не первый, и я не планировал ехать, но вот Катя очень хотела, да и партнера у нее не было, вот так я и попал в Сочи, а увидев там целую группу первоклассных танцовщиков, просто так уступать уже не стал.  И у нас получилось! Так у меня и прошел отпуск: подготовка выпала на его первую часть, а сам конкурс — на вторую. Психологически очень тяжело было. Понимаете, каждый раз, когда я еду на такие конкурсы, мне говорят одно и то же: без места можешь не возвращаться, cамое меньшее — второе, но лучше — первое…

— Сколько времени все это длилось? С какими номерами ты выступал?

— Две недели. Я вез на первый тур па-де-де Али и Медоры, это из «Корсара» на музыку Адана, на второй тур — па-де-де из «Пламени Парижа» Асафьева, и на третий — па де скляф из «Корсара» на музыку Ольденбургского. И еще адажио из балета «Пер Гюнт» Грига, как номер современной хореографии.

— Никита, а какой по счету у тебя этот конкурс?

— Это пятый.

— Давай о каждом по-порядку.

— Всероссийский конкурс артистов балета. Я занял там первое место. Он был первым и тематическим, с характерными танцами. Я исполнял «Гопак», «Эспадо» и «Цыганский» из Дон Кихота. Мне едва исполнилось 18, я еще был учащимся академии но попал в старшую группу к ребятам, которые уже отработали по несколько сезонов в театрах.

Через год был этот же конкурс, но на этот раз с классическим репертуаром. Моей партнершей была Томара Тиунова — в два па-де-де из «Пламени Парижа» и па де скляф из балета «Корсар». Современным номером было адажио из «Золушки» Симонова. Я занял первое место.

Следующим был международный конкурс артистов балета в Большом театре с Катей Лиховой. В Первом туре мы танцевали па-де-де из «Пламени Парижа», во втором туре — па-де- скляф из «Корсара», а третьем — па-де-де из «Капелии» Делиба в постановке Сергея Вихарева. К этому времени Эдвард Клюг уже поставил «Пер Гюнта», и мы станцевали адажио из этого балета, которое всегда нравится зрителю. Хотя это были Григ и Клюг, мы стратегически не все построили правильно: надо было делать упор на технику, артистизм. В итоге — только диплом. Но я этим результатом доволен, ведь я тогда был очень молод.

Предпоследний конкурс был «Арабеск», с Надей Сорокиной как партнершей: в первом туре — па-де-де из балета «Пламя Парижа», во втором — вариация из балета «Чиполино» Карена Хачатуряна и адажио из балета «Пер Гюнт», в третьем — па де скляф. В результате — первое место. Но особенно приятно было получить приз зрительских симпатий и специальный приз журналистов.

А последний конкурс я уже готовил сам, с помощью опытного своего старшего товарища Романом Полковникова.

— С этим разобрались. А теперь давай вернемся к началу. Ты ведь не коренной сибиряк, а родом из Казани. В каком возрасте ты начал танцевать?

— В училище, как все. Но я был очень подвижным ребенком и занимался на скейте. Чем я только я не занимался... Но даже не задумывался о том, что стану артистом балета. Повлияла мамина сестра — она работала в драматическом театре и посоветовала маме чтобы мы с братом сходили в хореографическое училище. Брату там не понравилось, а я вот решил поступать.

— Теперь вот такой непростой вопрос. Я не просто так сравнил тебя с Димой Симкиным. Мы и с ним говорили на эту тему. Речь идет о том, что в силу твоих физических особенностей ты не сможешь стать Принцем, потому что несколько сантиметров роста решают все. Вот представь, что бы было, если бы Барышников был совсем чуть-чуть пониже... Ты умный парень и прекрасно понимаешь, что тебе нужен свой балетмейстер, тебе нужны постановки — современные и того на тебя поставленные. Такие, где нет принцев, но есть герои…

— Согласен. И этот вопрос для меня очень важен. Я хочу быть профессионально интересным актером и танцовщиком, пусть даже это будет роль раба, но я сделаю эту роль так, чтобы на меня смотрели. Правда, для этого мне нужен, условно говоря, новый Якобсон.

— Правильно. Ведь принцев не так много и у Петипа. А смотреть одного Петипа — это как ходить в музей. Но тут все зависит от того, что будет делать с тобой главный балетмейстер, как он будет использовать твой талант, в том числе и драматического актера. Кстати, у тебя есть предложения из Москвы и Питера?

— Есть и из-за рубежа. Я хочу и творчески развиваться и достойно жить.

— Европа?

— Нет… Вы знаете, в Европе не так много трупп, работающих в классической манере, труппы в Москве и Питере или уже сложились, или коллектив мне не интересен — по репертуару и по общему уровню. Пока меня в нашем театре все устраивает, я много танцую, и нет смысла уезжать в никуда. Если я все же приму решение уходить из новосибирского театра,  — хотя, повторяю: он мне нравится — то только в случае если я решусь уезжать из страны.

— Будет обидно конечно, если ты уедешь. В заключение ответь мне на вопрос что для тебя ближе: классический репертуар или современный.

— Понимаете, когда я пришел в театр, то много мечтал о классических ролях. И сделал это. Но сейчас мне очень хочется исполнять драматические партии, которые несут в себе какую-то историю. Я очень хочу станцевать Пер Гюнта. И Клюг с этим согласен, но что-то никак не складывается.

— Никита, а как ты выдерживаешь огромную нагрузку, которая сейчас легла на балет в Новосибирске?

— Тяжело конечно. Люди изнашиваются. Но… надеемся, что все постепенно стабилизируется.

Александр САВИН, специально для «Новой Сибири»

Фото Анны МАСЛОВОЙ, Марка ОЛИЧА и из личного архива Никиты Ксенофонтова

Сергей МОСИЕНКО, художник, иллюстратор газеты «Новая Сибирь»

— А вот скажи, Сергей Сергеевич, а что делать в условиях самоизоляции не творческому человеку, а простому обывателю?

— Люди работают на работе, а в свободное время, так сказать, расслабляются. А когда работы нет — образуется незанятое жизненное пространство, которое непонятно чем заполнить. К чтению у народа интерес давно пропал, а телевизор настраивает только на пассивную работу мозга…

— Маленькие серые клеточки перестают работать?

— Да, насчет телевизора я немного преувеличил, потому что как раз недавно посмотрел целую кучу серий английского сериала про Эркюля Пуаро. Очень давно собирался, но времени не было. Отличный, немного консервативный сериал, мне очень нравится в нем схема построения, да и отыгрывают в нем отлично. Актер Дэвид Суше стал уже чуть ли не членом нашей семьи…

— Должно быть, потому что у вас усы похожие. Кстати, этот герой тоже предпочитал уединяться, чтобы пораскинуть мозгами.

— Мне вынужденное уединение не слишком-то мешает. У нас, членов Союза художников, есть свой «внутренний» сайт, или портал… Я не знаю точно, как его грамотно назвать. Вот он-то и компенсирует отсутствие возможности передвижения по городу. Там ведутся очень плотные дискуссии — не только об искусстве, но и коронавирусе, разумеется. И получается, что не очень-то мы все разобщены, в каком-то смысле даже наоборот. Общение получается даже продуктивнее, чем по телефону, например. Надо сказать, что в нашей организации художников мы друг с другом не так часто встречаемся, в последнее время нас объединяли в основном регулярные выставки, которые начали проводить в гостиной Союза художников на площади Калинина.

— Которые в прошлом году придумал Сергей Меньшиков. Через этот зал за два с лишним года пройдут все, кто состоит в вашем союзе. Но сейчас-то все закрыто на карантин.

— Да, там, за закрытыми дверями, осталась висеть небольшая выставка моей графики. Ну так что ж… Вот художник Саша Медведев, к примеру, и до карантина так же успешно дистанционно сотрудничал с различными московскими издательствами, для этого в наше время достаточно простого компьютера. Да и я тем же способом общаюсь с коллегами и заказчиками — отсылаю фото заказных вещей, а в газету «Новая Сибирь» — сканы своих карикатур. А ведь почти двадцать лет мои картинки в редакцию приходилось передавать через специальных людей. Так что научно-технический прогресс налицо, чему мы как раз и обязаны карантину. Кстати, я иногда общаюсь с организациями, занимающимися компьютерной техникой, и все они за последний месяц убедились в том, что вовсе не обязательно всем сотрудникам сидеть на своих рабочих местах — дистанционная схема ничуть не хуже.

— Вот так ломаются заскорузлые схемы в мозгах у людей старшего поколения, которые до сих пор никак не могут забыть старые схемы решения проблем. Не могут забыть те времена, когда чтобы позвонить по телефону, нужно было использовать таксофон за два квартала от дома.

— Да, груз прошлого часто тормозит процесс мышления. Например, моя супруга до последнего времени не доверяла системе оплаты коммунальных услуг через интернет, ходила в домоуправление. А вынужденная изоляция показала, что все это можно решить гораздо проще, не выходя из дома. Честно говоря, я и сам довольно скептически относился к покупкам в интернет-магазинах, а теперь, наконец, дошло, что гораздо удобнее покупать всякие технические вещи для работы именно там.

— Прямо какая-то настоящая ода карантину у нас с тобой получается.

— Нет, я всего лишь хочу сказать, что в головах у людей не очень молодых и слегка консервативных стало происходить какое-то просветление сознания. Когда говорят, что после победы над коронавирусом мы уже больше не будем жить как прежде, я это не очень-то хорошо понимаю. Немного похожая ситуация легкой паники возникла после объявления пресловутых санкций против России. Но для обычного человека с тех пор ничего особенно не изменилось. Теперь, конечно, другая история: кое-что, я думаю, изменится — в основном в области коммуникаций.

— А лично тебе чем конкретно помог нынешний кризис?

— Например, у меня появилось свободное время для изучения графических компьютерных программ, которыми я давно интересуюсь, но руки никак не доходили.

— Чем еще хорош режим самоизоляции?

— Слово «хорош» я бы все-таки не стал использовать. Но когда начинают жаловаться на свою боязнь ограниченного пространства и на ограничение передвижений, я просто теряюсь: можно подумать, что еще два месяца назад все население города беспрерывно куда-то передвигалось с огромным удовольствием. У большинства людей всегда работала одна простая схема «на работу — с работы — поваляться на диване в выходные». При всей моей любви к театру я в нем и до эпидемии бывал не каждый месяц, мягко говоря. Уже не заикаюсь о кино. Долгое время мы жили возле цирка, и родственники постоянно говорили, как нам повезло в этом смысле, — несмотря на то что в этом цирке я был, кажется, один раз в жизни.

— Если я не ошибаюсь, по статистике средний новосибирец посещает театры и выставки два-три раза в год. Но ведь нет ничего более притягательного, чем то, что запрещено.

— Уметь использовать время рационально — это великая вещь. Изоляция бывает очень полезна именно для творческих людей, это неоспоримый факт. Вспомни, к примеру, о «шаражках», куда во времена СССР загоняли ученых-атомщиков, авиаконструкторов… Да и про Болдинскую осень Пушкина можно в очередной раз вспомнить.

— Между прочим, все основные открытия Ньютона были сделаны в течение 18 месяцев, во время вынужденных «чумных каникул» в Лондонском университете, когда Исаак переехал в деревню.

— Одному помогла чума, другому — холера. Может быть, сейчас кто-то уже создает что-то гениальное вопреки коронавирусу. Помню, в советские времена очень помогала самоизоляция на «творческих дачах» в Подмосковье, где я побывал несколько раз. Да, первые дни, разумеется, все знакомились и выпивали, но потом хочешь не хочешь начинали работать, и через неделю уже появлялись результаты. Те плакаты, которые я там сделал, сейчас находятся в коллекциях музеев. А к условиям текучки мы быстро привыкаем, и потом нам кажется, что по-другому не бывает: и «Бориса Годунова», и «Маленькие трагедии» сочинять уже некогда. Так что, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

— Просто какой-то праздник для самодостаточных людей.

— Когда я в свое время лежал в больнице, мне это в какой-то степени очень нравилось: я мог отключиться почти от всего внешнего мира, мог прочесть несколько книг, которые в другой ситуации никогда бы не прочел… То же комфортное ощущение получаю от поездок в поездах дальнего следования — меня это нисколько не утомляет.

— Иначе говоря, бескрайние просторы внутренней жизни тебя вполне устраивают?

— Меня не устраивает принцип из сказки Андерсена: «Ну вот, поспали — теперь можно и поесть». А беспокоит меня вот что. Когда закончится игра «Морская фигура, замри!», насколько долго у нас будут раскручиваться маховики общественной и культурной жизни? Есть, правда, еще одна морально-этическая проблема, которая состоит в том, что для кого-то коронавирус — война, а для кого-то — мать родна…

Николай ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»

— Ты ведь штатный фотограф оперного театра, так называемого НОВАТа. Чем занимаешься во время вынужденного отпуска?

— Мы все подписали бумаги о переходе на дистанционную работу. Те задания, что мне присылают из театра, я честно исполняю.

— С телевизора, что ли, театральные сюжеты фотографируешь?

— Вот тебе смешно, а это все серьезно, между прочим.

— Я в курсе, что ты уже много лет участвуешь в конкурсе World Press Photo во всех номинациях и категориях, фотографируя с телеэкрана.

— Да, я даже сочинил «Манифест новой свободной фотографии». Когда фотограф имеет возможность снимать события жизни с экрана телевизора или монитора компьютера, он становится полностью свободным и не зависит от разрешений властей и от объектов съемки, перед ним открыты все границы. Кстати, очень всем рекомендую следовать моему примеру, пока со скуки не умерли.

— Как-то эта концепция сильно отдает эпатажем «Синих носов», с которыми ты работаешь.

— Смотря как относиться к вопросу. Если как к хи-хи-ха-ха, то это шутка. А если подходить глобально — это чуть ли не экзистенциализм получается. Некоторые потери в качестве при съемке с ТВ-экрана для социально-репортажной фотографии не принципиальны. Зато при такой «удаленной» фотосъемке повышается во много раз интенсивность жизни фотографа как личности. Он становится по-настоящему «Человеком Вселенной», о чем мечтали лучшие представители русского авангарда.

— То есть ты по-прежнему делаешь фоторепортажи из любой точки мира?

— Разумеется. Я каждый день что-то снимаю из новостей. Вообще-то, я снимаю все, что вижу: людей на улицах, пейзажи, натюрморты, если тебя встречу — тебя тоже сниму.

— Все это ни в никакие архивы не уместится.

— Это поэты, которые свои рукописи распихивают куда попало, потом в них начинают путаться. У меня фотоархив, накопленный за сорок лет, в полном порядке — в том числе и негативы, которые я отцифровываю потихонечку. Времени свободного теперь ведь полно. Поскольку Музей Новосибирска заинтересовался моими «запасами», я, в принципе, вообще могу переключиться только на архивирование всего, что наснимал. Короче говоря, карантин на мне вообще никак не сказывается.

— Чтобы выживать в условиях изоляции, нужно научиться самодостаточности?

— Да я всегда был самодостаточным, чему тут учиться. Но если я один день не выхожу на воздух, мне становится плохо. Физически. К счастью, я уже десять лет живу в собственном доме на краю города, можно выйти и погулять босиком по травке. Можно еще сесть в машину и покататься по городу для разнообразия. Поэтому я с трудом себе представляю, как люди могут сидеть неделями в квартирах — хоть в однокомнатных, хоть в пятикомнатных. По-моему, это просто нереально.

— Но ведь те, кто не может терпеть, вроде как идут против правил общества.

— Вот Лукашенко, несмотря на то что в чем-то похож на Жириновского системой мышления, говорит вполне внятные вещи. О том, что если белорусский народ просидит депрессивно взаперти целый месяц, у него иммунитет ухудшится, а ведь это одна из причин, по которой все заражаются вирусом. Вот он и дал населению свободу.

— Ну, Лукашенко много чего говорил, например: «Белорусский народ будет жить плохо, но недолго…»

— Я вполне серьезно говорю про чувство внутренней свободы. Это очень даже актуально: вон, в Ливии до сих пор процветает работорговля. Умереть нам все равно когда-нибудь придется, но есть разница: умереть рабом или свободным человеком. И когда государства ради своих политических и экономических интересов создают ненормальные условия, это калечит их граждан. Выходит, что Белоруссия и Швеция — самые что ни на есть свободолюбивые страны…

— Похоже, мы вплотную подошли к теме конспирологии?

— Если по-серьезному посчитать, сколько человек умерло от коронавируса в разных странах, а потом провести сравнительный анализ… Я очень жалею, что у меня в школе была плохая математичка.

— Когда-то очень давно в «Науке и жизни» к 1 апреля напечатали упражнение в сравнительной логике и математической статистике, в котором доказывалось губительное действие огурцов. Текст был построен по той же схеме, на которой построены аргументы мракобесов от статистики: «Практически все люди, страдающие хроническими заболеваниями, ели огурцы; 100 процентов всех солдат, погибших на войне, при жизни ели огурцы; 99,7 процента всех лиц, ставших жертвами автомобильных и авиационных катастроф, накануне употребляли огурцы в пищу…» и так далее.

— Да, довольно похожая логика и в рассуждениях о коронавирусе.

— Так что статистический анализ — опасная вещь. Если бы в Израиле смертность бы самой низкой в мире, всем бы стало ясно, что во всем, как обычно, виноваты жиды.

— Ну да, и нашим гражданам сразу бы нашлось чем занять свободное время...

— Ну а ты заранее предложи народу другую альтернативу.

— Кроме телевизора можно фотографировать книги. Современных и классических авторов — начиная с Пушкина и кончая Метельковым и Ахавьевым.

— Портреты, что ли, делать по скайпу?

— Зачем?! Нужно фотографировать их тексты! Причем не целиком все стихотворение, потому что получится скукотища. Снимать четверостишьями или двустишьями, самыми интересными, в которых есть квинтэссенция, а не куча лишних слов. Не нужны никому для восприятия ни интродукция, ни кульминация, ни развязка. Только главные несколько строчек должны приводить к катарсису.

— Есть поэты, которые изначально пишут четверостишья и двустишья.

— Да, Губерман, например. Это как у «Синих носов» — немножечко лени и много таланта. И в рамках сибирского иронического концептуализма. Но когда поэт не может сам себя ограничить, приходится это делать фотографу.

— А смысл в чем?

— Смысл в том, что фотограф фиксирует свои личные катарсические ощущения, выбирая квинтэссенцию. И после этого, как Фауст, понимает, что сегодняшний день у него не зря прошел. Прозы, кстати, тоже касается. Началось все с того, что к нам приехал Шемякин и показал, как можно использовать тексты и шрифты в искусстве. Тогда в выставке в ГЦИИ я тоже участвовал. А потом проходили и другие — в Министерстве культуры, в областной библиотеке. Ты понимаешь, как это необычно звучит: «Евгений Иванов приглашает на выставку классического русского пейзажа»? С учетом того, что пейзажи — литературные, из букв, переснятых из русских и советских книжек. Ну, не только из книжек… Платонова, помню, я не смог найти, поэтому снял его «пейзаж» с монитора.

— Ты ведь еще и фильмы фотографировал?

— Да, это была выставка, посвященная Году кино. Такой жанр тоже, надо заметить, вполне доступен для творческого поиска широких народных масс. Нашел что-то нужное — снимай прямо с монитора, а к кадру потом обязательно нужно приложить текст. Для удобства сначала можно ознакомиться со словарем киноафоризмов, где есть цитаты и про Чапаева с картошкой, и про скрипача из «Кин-дза-дзы», и про Фрейндлих из «Сталкера». Помню, очень долго расшифровывал песню хоккеистов из мультфильма «Шайбу, шайбу!», где пели что-то вроде: «Па-па-па, дуба-дум, па-па!» В общем, чем не занятие во время самоизоляции?

— То, что ты предлагаешь совершить некое перемещение в другую реальность из реальности карантина?

— Да какая разница, какая реальность! Я уже лет двадцать читаю Пелевина, но только недавно понял, что одна реальность очень легко превращается в другую. Даже стоит выпить рюмку водки — сразу кое-что изменится внутри и вокруг. При этом человек, находящийся рядом с тобой, находится в третьей реальности, совершенно тебе неведомой. Например, один мой любимый фотограф, с которым я общался много лет, вдруг однажды заявил, что всех гомосексуалистов надо посадить в тюрьму. И вот там, в этом своем мире он, оказывается, и жил все это время... Так что искаженная реальность нынешней самоизоляции в сравнении со всем этим — вполне безобидная штука.

Николай ГАРМОНЕИСТОВ, «Новая Сибирь»

Фото Юлии ПРОШЛЕЦОВОЙ